– О том, что у вас в сейфе припрятана бутылка пива.
– А ты откуда знаешь?
– Так ведь даже пакет пахнет пивом…
– Не заливай, – догадался Петр Васильевич, что его дурачат, – оно закупорено. Ты снова от меня что-то скрываешь. Что такого ты увидела в этой записке? Кому принадлежат этот телефон и адрес?
– Не знаю… Меня заинтересовало другое: откуда у нее такая дорогая зажигалка? Хотя если учесть то, что она могла работать на какого-нибудь официального агента по недвижимости и получать свою долю, то вполне возможно, что она ее заработала…
– Какая же ты невнимательная, Земцова! А Крымов тебя хвалит… Смотри, – и Петр Васильевич торжественно ткнул пальцем в ту же записку, но только осторожно перевернув ее, – на обороте был, оказывается, еще один адрес, который знала почти каждая женщина города, – тебе этот адрес ни о чем не говорит?
– Никольская, двадцать пять? Никольский роддом? Женская консультация? А что в этом удивительного?
– А то, что через эту самую женскую консультацию мы могли бы выяснить, по какому поводу была у них Маслова…
Юля, покашливая, дала понять, что причин для посещения женщиной гинеколога может быть великое множество и что это ничего не доказывает и уж тем более не свидетельствует о том, что это может быть как-то связано с убийством девушки.
– Петр Васильевич, если вы замолвите за меня словечко и познакомите прямо сегодня с вашей хорошей знакомой по имени Рита из информационного центра, то я сообщу вам кое-что очень важное…
– Земцова, где ты научилась этим рыночным отношениям? Я тебя прямо не узнаю! Какой торг может быть между нами, коллегами? Ты собираешься меня облапошить, я это чувствую – положите-ка ей на блюдечко с золотой каемочкой живого и здорового информатора…
– Она ваша родственница, а оклады у них там, в ИЦ УВД (так, кажется, называется их контора) маленькие. Вот и подумайте, есть резон знакомить меня с нею или нет? Тем более, может отыскаться и другая девушка, которой не помешает прибавка к жалованью…
– Ладно, я позвоню ей прямо сейчас и предупрежу о твоем визите, но ведь ты тогда вообще забудешь дорогу ко мне?
– Нет, не забуду. И Крымову напомню, чтобы заехал…
Речь шла о ежемесячной конкретной сумме, выплачиваемой Сазонову Крымовым за тесное сотрудничество и оказываемые информационные услуги. Очевидно, в этом месяце Крымов почему-то тянул с выплатой, поэтому-то Петр Васильевич и торговался с Земцовой так откровенно и вместе с тем играя зачем-то так не шедшую ему роль честного инспектора уголовного розыска. В отличие от Корнилова, который помог Крымову сколотить это частное сыскное агентство, Сазонов в этом проекте вообще не принимал никакого участия, но вошел в долю исключительно благодаря своей должности – очень часто УГРО и прокуратура вели дела параллельно с крымовским агентством, поэтому выгоднее было вести эти дела ВМЕСТЕ, чтобы потом не только получить удовлетворение от очередного раскрытого, скажем, убийства, но и заработать на этом реальные, «живые» деньги.
– Так что такого важного ты собиралась мне рассказать?
Она вздохнула (все равно же узнает!) и призналась в том, что на листке написан ее домашний адрес и телефон.
– Да, Земцова, ты далеко пойдешь…
Возвратившись домой после ужина в ресторане «Колумбус» в сопровождении своего нового знакомого, Тамара моментально уснула. У нее не было сил даже на то, чтобы раздеться, поэтому Сперанскому, находящемуся в состоянии отведавшего валерианки кота, ничего не оставалось, как укрыть ее, разомлевшую и переутомленную, легким одеялом, а самому тоже, разумеется в костюме, улечься в гостиной на диване. Ему казалось невероятным все то, что происходило с ним, а потому он беспрестанно щипал себя, чтобы не потерять ощущения реальности.
Если бы его спросили тогда, о чем они говорили за ужином, он бы даже не вспомнил, потому что все его внимание было поглощено прекрасной и недосягаемой девушкой, сидящей напротив него за столом. Лицо Томы, блаженное и вместе с тем слегка испуганное, как он посчитал, непривычностью обстановки, сначала было довольно бледным, но концу вечера краски загустели – глаза потемнели и стали лиловыми, щеки покрылись жарким румянцем; колечки светлых мягких волос повлажнели, некоторые спиральными прядками прилипли к высокой шейке.
Игорь, в отличие от Томы, сразу же погрузившейся в сон, долго не мог уснуть, лежал с открытыми глазами и мечтал, как подросток, о той благословенной ночи, когда ему позволено будет увидеть Тому нагую, и эти мечты под утро выплеснулись в сладкую, бурную физическую радость, которая, однако, кроме страшного стыда, ему ничего не принесла.
Утро сделало серым все вокруг, и Игорь, понимая, как может он выглядеть после бессонной, мучительной ночи, проведенной на узком диване, да еще и в одежде, первым делом заперся в ванной, принял душ, побрился бритвенными принадлежностями Перепелкина, после чего ополоснул лицо горячей водой, промокнул голубым жестковатым холостяцким (у семейных почему-то все полотенца мягкие, должно быть, во время стирки в них что-то добавляют) полотенцем и, почувствовав себя уже более уверенно, пошел будить Тому.
Приоткрыв дверь и намеренно не постучавшись, чтобы иметь возможность разглядеть, если удастся, хотя бы ЧТО-НИБУДЬ из того, что ему видеть не позволено, он, встретившись глазами со строгим взглядом Томы, лежащей, поджав почти под подбородок голые колени, смутился и поспешил тотчас закрыть дверь. Как вдруг услышал:
– Вы что же это, Игорь Сергеевич, у нас ночевали?
Он просунул в щель голову и виновато кивнул.