Щукина кинулась на него и надавала ему несколько пощечин – ладони с силой били по мокрым от дождя упругим щекам… Затем, когда из носа Тришкина хлынула кровь, она, испугавшись, отпрянула от него… А он все продолжал и продолжал оскорблять ее, говорить такие мерзкие вещи, что она не выдержала. Забралась в машину, завела мотор и, уже не обращая внимания на его угрозы (а угрозы были страшные, отчаянные!), выехала из леса, поднялась по скользкому склону на трассу и помчалась в город. Остановившись возле первого таксофона, она позвонила по «02» и сказала, изменив голос, что на шестнадцатом километре Московского шоссе, по правую сторону, в сосняке, лежит мужчина, который нуждается в помощи. Чтобы подстраховаться на случай, если на ее первое заявление никто не обратит внимания, она повторила то же самое еще два раза с разницей в четверть часа. Затем пересекла город, выехала на трассу, ведущую к химическому комбинату, съехала с нее, поставила машину за смородиновые посадки, достала из багажника канистру с бензином и, твердя про себя: «Сам виноват, сам виноват…» – облила машину и подожгла.
Она бежала, не оглядываясь, к шоссе, моля бога об одном – чтобы в момент взрыва поблизости никого не было. Но шел дождь, и дорога, на ее счастье, была пустынна. Она перебежала на другую сторону, спустилась с насыпи вниз, к посадкам, и забилась в густые заросли дикой смородины; замерла в ожидании взрыва. Когда же он прогремел – оглушительный, утробный, как будто идущий изнутри земли, – сердце ее чуть не выскочило из груди. Все было кончено – у Тришкина теперь не скоро появится новая машина. Разве что он продаст кому-нибудь очередной труп, скажем, труп Нади Щукиной…
– Привет, Земцова. – Крымов, не обращая внимания на присутствие Шубина, сгреб Юлю в охапку и закружился с ней, задевая все углы приемной. – Какая же ты легонькая, как пух… Мы так по тебе соскучились. – И он несколько раз, дурачась, крепко поцеловал ее поочередно в губы и щеки.
– Поставь ее на место, – хмуро пробормотал Шубин, подходя к Юле и стараясь не смотреть ей в глаза. Он больше всего сейчас боялся увидеть в них отражение души, ставшей совсем ЧУЖОЙ, другой Юли, той, которая, возможно, уже принадлежит Харыбину. – Привет, Юлечка.
Он нежно коснулся губами ее губ и, не выдержав, вздохнул.
Несмотря на то что, приемная плавала в синеватых пасмурных сумерках, а за окном шел дождь, во всем, начиная с общего тона разговора и улыбок на лицах и кончая пляшущими на стенах тенями от ярко горящей настольной лампы, чувствовалась некая праздничность, приподнятость. Радость была написана на лицах обоих мужчин, которые хотя бы на эти минуты заполучили себе прежнюю Юлю, ИХ Земцову.
– А где Надя? – спросила Юля, когда наконец они успокоились и каждый сел в свое кресло. – Так кофейку захотелось…
– Да уж, услышала бы она тебя сейчас… – покачал головой Крымов. – Что же это, она теперь больше, чем на кофе, уже и не способна?
– Женя, я никого не хотела обидеть, просто кофе хочется. Но я и сама могу его приготовить…
– Не обижайся… Ты нам сначала расскажи о Харыбине, а потом про всех любовников Белотеловой, – вполне серьезно, как если бы речь шла о работе, предложил Крымов, не сводя с Юли внимательных глаз. – Зачем он поехал с тобой? Ты знала, с кем полетишь?
– Это что, допрос? Да нет, я ничего не знала. Там, в самолете, было много важных птиц, и Харыбина я поначалу восприняла как друга Корнилова, который должен был мне помочь улететь в Петрозаводск, и только. Я и сама удивилась, когда он со мной поднялся по трапу… Вот, собственно, и все. У него, оказывается, в Петрозаводске были дела… Мы почти не виделись.
– Ты хочешь сказать, что ты все это время была одна и тебе никто не помогал?
– Мне помог Корнилов, он позвонил своему другу… – И Юля подробно изложила все, что ей удалось узнать в Петрозаводске о Белотеловой, исключив из своего отчета роль Харыбина.
– Получается, – заключил Крымов, – что Харыбин оказался с тобой в самолете случайно и случайно же вернулся этим же рейсом, так?
– Женя, что-то я не совсем понимаю, о чем идет речь? – вдруг возмутилась Юля. – Вас интересует Белотелова, из-за которой я туда ездила, или моя личная жизнь? Игорь, а ты почему молчишь? Я же только что рассказала вам о Соляных, об их отношениях с Ларисой, почему же Крымов пытает меня насчет Харыбина? Он что, как-то связан с этим делом? Откуда такой интерес к его персоне?
– Юля, – тихо проговорил Игорь, – дела у нас здесь идут из рук вон плохо… Ты еще многого не знаешь… Но все это пустяки по сравнению с твоей поездкой… – Он не решился сказать большее.
– …а Корнилов нам все рассказал, – вставил Крымов. – Он нам рассказал про тебя и Диму Харыбина. Это правда, что ты выходишь за него замуж?
Юля резко встала и подошла к окну. Меньше всего она ожидала таких откровенных, прямых вопросов. Она и сама еще не верила в то, что произошло между нею и Дмитрием в Карелии, а потому не хотела говорить об этом с кем бы то ни было, чтобы не расплескать переполнявшее ее счастье. К тому же произошло еще нечто, что сильно обрадовало ее и внесло в жизнь совершенно новые ощущения: при виде Крымова сердце ее билось так же спокойно, как и ДО встречи с ним. Это означало, что ОНА ВЫЛЕЧИЛАСЬ ОТ НЕГО. Она больше не зависела от Крымова, от его взглядов, слов, настроения, тайных объятий, поцелуев и близости, время для которой он всегда выбирал сам, причем не самое удачное; их редкие свидания носили уж слишком унизительный для нее характер…
Что касается Игоря Шубина, то ее почему-то перестали мучить угрызения совести – в конечном счете, она никогда его не обманывала и ушла от него, не успев, по сути, прийти…