– Куда тебя занесло… – Надя достала пакет, и Крымов опустил туда цепочку. – Там на крестике бриллиант?
– Вот пусть твои эксперты и скажут: бриллиант это или хрусталик. Ведь эта цепочка из коллекции привидения или полтергейста… Надя, ты меня извини, но у нас с Игорьком действительно куча дел, нам еще надо навестить господина Пермитина, бывшего хозяина белотеловской квартиры… Того самого, к которому ходила…
Тут он почувствовал, что сказал лишнее, закашлялся и кинулся к графину с водой.
– Пермитин… Мне кажется, что я уже где-то слышала эту фамилию, – проронила Надя упавшим голосом. – Значит, к Миллерше я поеду одна?
– Послушай, Крымов, поезжай с Надей, а оттуда позвонишь мне, я постараюсь сам заехать к Пермитину и поговорить с ним. В крайнем случае встретимся либо у него, либо у Ларисы. Ты только предупреди ее о нашем приходе…
– Ну уж нет… Заявимся БЕЗ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ. Так будет интереснее. – И, обращаясь к Наде, Крымов спросил: – Юля не звонила?
– Нет, но звонил Корнилов и сказал, что Юля там не одна… – Надя выдержала паузу, чтобы увидеть реакцию на ее слова обоих мужчин (Крымов поднял одну бровь и хмыкнул, а Шубин кашлянул в кулак), после чего продолжила: – У Виктора Львовича в Петрозаводске есть друг…
– Харыбин? – презрительно фыркнул Крымов. – Тоже мне, друг нашелся…
– Нет, не Харыбин, а какой-то Соболев, из УГРО. Они поехали к Онежскому озеру, там живет бывший любовник Белотеловой… Так что, когда будете у нее сегодня, постарайтесь как можно больше узнать о нем, а когда приедет Земцова, мы все сравним.
– Его фамилия Соляных, зовут Николаем, это я и без Корнилова знал, у меня даже его телефоны есть. Но все равно – любопытно…
Зазвонил один из телефонов на щукинском столе. Надя взяла трубку, послушала с полминуты, после чего, повернувшись к Крымову с Шубиным, взволнованно произнесла:
– Ларчикову убили…
– Как убили? – Крымов не поверил своим ушам. – Ты что? Кто это? – Он бросился к трубке и услышал всхлипывающий и испуганный голос Галины Васильевны, директрисы школы. – Что случилось?
– Татьяну Николаевну нашу… – Крымова покоробило от этого «нашу», – … убили, на даче. Соседи услышали крик, вошли туда, а там на втором этаже пол в крови… Испугались, на машине доехали до деревни и вызвали милицию… Ее нашли в погребе…
Она зарыдала в голос и несколько минут не могла успокоиться.
– Галина Васильевна, где вы, я сейчас к вам приеду…
– Я в школе… Ларчикову убили… Господи, что же это делается… Приезжайте скорее…
Тамара Перепелкина закрыла глаза, чтобы не видеть собственное отражение в зеркале ванной. Горячая вода была единственным спасением, помогая избавиться от ненавистных запахов – дешевой туалетной воды, которой пользовался Слава, и рыбного духа Олеференко (от него почему-то все время пахло не то рыбой, не то сыростью). С ним она провела весь остаток вечера на квартире Иоффе. Горкина не было. Кравцова – тоже. Не пришли ни Турусова, ни Драницына, ни даже Тараскина. Катя Синельникова, не дождавшись Кравцова, вскоре ушла домой, и только Жанна Сенина осталась: она сидела за столом, и в ожидании, когда освободится Олеференко, который уединился в другой комнате с Тамарой, пила пиво и курила. Тамара, когда у нее появлялась возможность понаблюдать за подглядывающей за нею самой Жанной, все больше и больше убеждалась в том, что у последней не все в порядке с головой. Беспринципность Жанны и отсутствие у нее каких-либо нравственных границ (пусть даже и на фоне общего разврата и бардака, в котором, как ни странно, по мнению Тамары, все же был какой-то свой смысл и логика – все делалось хотя бы ради удовольствия) в сочетании с врожденной жестокостью и злостью, с которыми она избивала своих сверстниц, с трудом воспринималась в сочетании с покорностью и готовностью на все ради Тамары. Возможно, что таким образом она как бы заранее защищала себя от нападок других, не менее сильных и наглых девочек-подростков, которые так же, как и она, находили особое удовольствие в демонстрации своей физической силы. Выяснение отношений при помощи мордобития в школьных стенах было излюбленным занятием Жанны Сениной. Ей ничего не стоило ударить соперницу прямо в лицо и, делая это, она всегда чувствовала себя безнаказанной, потому что знала: о драке никто и никому не расскажет из страха перед новой стычкой. Ее боялись, но не уважали. Считали ее малость больной, недоразвитой.
Сексуальные отношения с парнями строились у Жанны очень просто: она соглашалась исполнять все их прихоти, лишь бы ее не прогоняли, лишь бы она тоже была вхожа в эту квартиру, а значит, и в ИХ КРУГ, что в масштабах школы считалось весьма престижным.
Жанну воспитывала бабушка, но это воспитание сводилось к единственной заботе – накормить, более-менее одеть и «довести» Жанну до десятого класса. Средства на содержание дочери высылала работающая на Сахалине Жаннина мама, которая все эти годы практически не видела дочь и ограничивалась лишь краткими письмами-отчетами, которые ей присылала бабушка Жанны.
…Тамара открыла глаза. «Странно, – вздохнула она, – я почти целую минуту думала о Сениной…»
Из глубины зеркала на нее смотрела розовая и чистенькая девочка с большими голубыми глазами, глядя на которую невозможно было даже представить, чем она занималась недавно в одной из комнат коммунальной квартиры…
Она приблизила лицо к зеркалу и принялась рассматривать свои губы. Потрогала их руками, приоткрыла пальцем и высунула язык. Делая это и думая одновременно о Сперанском, которого она сегодня потеряла, а если быть более точной, то от которого она сама сегодня отказалась, Тамара почувствовала, как щеки ее покалывает от прилившей к ним крови. Это был стыд? Вряд ли. Она окончательно растеряла его сегодня на кровати мужчины по имени Слава…